Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая
Он остановился. Устроив удобнее бумаги под мышкой, Робеспьер посмотрел в сторону реки: "Мадемуазель Бенджаман спектакли отменила. Наверняка лежит сейчас, плачет. Скоро я там появлюсь, утешу мое сокровище. Отличный будет брак — лидер революции и звезда сцены. Народ ее любит, будет рад такому выбору".
Он представил себе ее — высокую, величественную, с распущенными по плечам волосами, идущую под руку с ним к алтарю.
— Не алтарь, конечно — поправил себя Робеспьер. "Мы уничтожим алтари и будем поклоняться Разуму, или Верховному Существу. Надо будет и старый календарь отменить, от него так и несет религией. Все будет новым, — он поднял голову к беззвездному, затянутому тучами небу, — новая власть, новая Франция. Я буду ее правителем".
Робеспьер улыбнулся, подходя к своему подъезду: "Жан-Поль объезжает провинциальных депутатов. Надо, чтобы большинство их появилось в Париже еще до весны. Тогда мы сможем разработать план действий. Знал бы Бурбон, что мы встречаемся у него под самым носом, в Версале. Далеко, конечно, долго добираться, но тут, в городе — все доносчиками кишит, или вообще — иностранными шпионами, вроде этих Экзетеров".
— Месье, — услышал он сзади ленивый голос, — месье, вы что-то обронили.
Мужчина — ростом вровень ему, в простой, холщовой куртке, которую распирали мощные плечи, — протягивал ему ключи. Фонарь был далеко, человек стоял к нему спиной. Робеспьер только и смог увидеть, как блеснули в улыбке его зубы.
— Спасибо, месье, — искренне ответил он. Тут же, охнув, выронив ключи и бумаги в лужу, Робеспьер согнулся от резкого удара в бок.
— Помогите! — крикнул Робеспьер, но тут на него со всех сторон, обрушилось еще несколько ударов. Он почувствовал, как трещит его сюртук. Тот же голос, — смутно знакомый, — велел: "Отдавай деньги, мерзавец! И кольца свои снимай, а то сейчас пальцев лишишься".
— Только не убивайте, — забормотал Робеспьер, стоя на коленях, сглатывая кровь, что капала из разбитых губ. "Не убивайте, я все отдам".
— То-то же, — усмехнулся кто-то из банды. Главарь, приглядевшись, коротко свистнул: "Уходим!"
— Я бы ему, конечно, сказал на ухо, — подумал Франсуа, оказавшись в подворотне, — за что его били. Но ведь эта гнида в префектуру побежит, а я мадемуазель Бенджаман обещал молчать. Неприятности нам не нужны. Ладно, синяки у него не скоро сойдут".
Робер шмыгнул во двор: "Нет ничего, я все обсмотрел. Вряд ли он письмо под половицами спрятал. Да и вообще — там даже шкап с замком и то, не стоит. Все на виду, на столе валяется. Бумаги его, всякая политика, — брат усмехнулся и сплюнул в лужу.
Франсуа пожал руки мужчинам: "Расходимся по одному, по лестнице наверх, и потом — по крышам".
Он потрепал брата по плечу: "Пошли, мадам Марта обещала нам утку оставить, а то я что-то проголодался. Вот и славно, что там нет ничего, — добавил он, уже открывая дверь черного хода, — меньше хлопот для всех".
Тучи рассеялись. Робеспьер, злобно выругавшись, прихрамывая, пошел к своему подъезду. "Голос знакомый, — все думал он. "Где же я его слышал? Потом вспомню".
Он отпер замок. Шагнув в темную переднюю, вдохнув запах табака, он обессилено сполз на дубовые половицы, тяжело, с присвистом дыша.
— Вспомню, — пообещал себе Робеспьер.
Лакей поставил на круглый стол орехового дерева серебряный кофейник и неслышно вышел. Марта разлила кофе: "Спасибо тебе, что так быстро приехал. Прямо как на воздушном шаре, — она улыбнулась.
— В проливе не штормило, за три часа прошли от Дувра до Кале, — Питер поднес к губам чашку и тут же опустил ее. "Он бледный такой, — подумала Марта. "Это не усталость, он просто волнуется".
— Вот, — Питер, непонятно зачем, поправил и так безукоризненно завязанный, темно-синий, шелковый галстук.
— До Дувра, с подставами, тоже за три часа доехали, и тут — сто восемьдесят миль, это шесть часов всего лишь. У меня все рассчитано, давно уже. Меньше суток, с тех пор, как твое письмо привезли. К мальчикам я ездил…, - Питер сбил с рукава синего сюртука несуществующую пылинку, — с ними все хорошо, Тедди выиграл приз за латинское сочинение, он тебе сам напишет…, - мужчина внезапно осекся и поднял лазоревые глаза: "Марта…"
Женщина потянулась и положила свою маленькую руку на его ладонь — смуглую, сильную, с изящными пальцами.
— Что она тебе тогда написала, — вздохнула Марта, закинув ногу на ногу, — летом, так, то от страха было, дорогой мой. Ты прости ее, Питер. Девочка запуталась, не знала, куда ей кинуться. Прости, — повторила она. Питер, поднявшись, походил по изящной, обтянутой серебристым шелком, столовой.
За окном была полуденная рю Мобийон. Он прислонился лбом к стеклу: "Как похолодало, все в шарфах уже. Зима скоро, и листья все облетели. Господи, неужели…, неужели можно все вернуть? Она будет сидеть напротив меня, в кресле у камина, с вязанием, и вокруг будут дети, наши дети…"
Марта откашлялась и потянулась за шкатулкой с сигарами: "Вот только везти ее никуда нельзя. Бойер ее осматривал, и, учитывая, то, что уже случилось, один раз…"
Питер похолодел: "Так вот почему она мне написала. Девочка, бедная моя, как ей было больно, как одиноко. Господи, если бы я знал, я бы не дал ей уехать, я бы поговорил с Тео…"
— Так вот, — Марта прикурила от свечи, — непонятно, что в тот раз было, но сейчас Бойер велел ей лежать, как только об этом услышал. Он, — женщина вздохнула, — наверное, разрешит ее перевезти в деревню, но не дальше. Родит, в июле, и забирай ее в Лондон, на здоровье. Ее и малыша.
Питер все стоял. Марта увидела, как сжимается его рука. "Этот…, человек, — наконец, спросил Питер, — он не будет мешать нашим планам?"
— Не будет, — Марта выдохнула дым. "Он вообще больше не появится на набережной Августинок. Лучше бы, конечно, Жанну и, правда — в деревню отправить, вот только как ты…"
— Я все устрою, — уверенно сказал Питер. Он улыбнулся — как всегда, когда все в его голове становилось ясным и понятным, и не оставалось больше сомнений.
— И что сомневаться, — хмыкнул. "Я люблю Жанну. Она сделала ошибку, это с каждым может случиться. Ничего страшного, теперь она со мной, и все будет хорошо. И она тоже меня любит, мы просто недолго друг друга знали. А сейчас все будет как надо".
— Я сниму дом, — Питер решительно прошел к столу и допил свой кофе. "Где-нибудь, за городом. Буду ездить в Лондон, если понадобится, а так, — он усмехнулся, — ты же слышала — все бумаги мне меньше, чем за сутки доставят. Я на рю Жакоб, в посольство, — Питер подхватил со стула папку испанской кожи, — в посольство, а потом, — он обернулся на пороге, и счастливо рассмеялся — к Жанне.
